Пилюли от хандры - Владимир Горбань

– А сколько вы хотите? – усмехнулся тип, лукаво сощурив глаза.

– Сто долларов в час! – заявила Ленка и тоже лукаво сощурилась.

– Годится! Но мне надо прямо сейчас!

Я еще настойчивее дернул Ленку за руку, мол, не стоит связывать, тип какой – то слишком мутный, вляпаемся в нехорошую историю.

– Тогда двести! – скомандовала Снегурочка. – Ехать далеко?

– Далековато. Но обернемся быстро, я гарантирую. Не бойтесь, не обижу. И заплачу по тысяче каждому.

Услышав «по тысяче каждому», я тут же возгорелся большим желанием порадовать детишек мутного типа, щедро поздравив их с Новым годом.

Мы подошли к его автомобилю. Странный автомобиль, какой – то слишком шарообразный и марка не понятна.

– Да вы не волнуйтесь! – сказал дядя. – Мы ненадолго, туда и обратно!

– Да мы не волнуемся, – усмехнулась Ленка и первой села в автомобиль.

Взревел мотор, автомобиль разогнался до бешенной скорости и взмыл к облакам, а дальше и к самым звездам!

– Мам мия! – закричал я, хватаясь за голову.

Прилетели не понятно куда. То – ли город, то – ли деревня… Мороз трескучий… И снегу вокруг! Сугробы по пояс! Дом тоже непонятный, то – ли кирпичный, то – ли панельный, подъезд обледенелый…

Вошли в квартиру. Так себе квартирка, со всеми удобствами, но ремонт хиленький. Детишки тут – же выбежали навстречу, мальчик и девочка, явно дошколята, стали песенки петь, стишки рассказывать.

– Зовут тебя как? – спросил я девочку.

– D – 362.

– Странное имя! А тебя, мальчик?

– M – 412.

Ну, думаю, бывают чудаки…

– Да вы в комнату проходите, – сказал мутный тип, сбрасывая у порога свой полушубок, – там у нас ёлка установлена… У нас на Марсе все, все как на Земле. Только лететь далековато.

– На Марсе? Мы на Марсе?!

– На Марсе, – загадочно улыбнулся мутный тип. С Новым тебя 2076 годом, дедушка Мороз!

У меня побежали снежинки перед глазами…

– Витёк! Витёк! – Ленка тревожно тормошила меня за плечо. – Ну, ты чего, оклемался? У нас еще три заказа!

– По сто?

– Какие сто? Ты уже три раза по двести выпил! Имей совесть, дед Мороз! Машину вести сможешь?

– А мы уже с Марса вернулись?

– Все понятно с тобой! Машину поведу я! А ты мешок с подарками не забудь, дедушка Мороз!

Вот так иной раз можно заработаться! До разного рода чудес…

Ночной визит

Половина четвертого утра. За окном вдруг раздаются пьяные голоса, хрип и ржание коней. Следом раздражающе трезвонит трубка домофона.

– Кто? – зло спрашиваю. – Какого черта?!

Тяжелое сопение в трубку:

– Не кипятись, барин. Это – мы. Дело у нас к тебе на сто рублей!

Ну как тут не заругаться многоэтажным матом?! Как не послать на три и пять букв ночных визитеров?!

– Кто – мы?! Какого черта!

Сопение в трубку, а потом:

– Ну, мы. Я – Алексашка Меншиков. И Петр Лексеич.

– Какой Алексашка?! Какой Петр Лексеич! Вы что старого человека донимаете?! Это – четвертый подъезд! А рюмочная рядом с первым!

– Да мы не в рюмочную! Мы к тебе, барин!

– Да кто мы?! Какого черта?!

– Ну, мы с Петром Лексеичем. Неужто, барин, не признал?!

– Да каким еще, мать его, Петром Лексеичем?! Я сейчас полицию вызову!!!

Сопение в трубке усилилось:

– С Петром Лексеичем Романовым. Государем и императором всея Руси!

– Серьезно?

– Ну, да!

Жму на кнопку, впускаю ночных визитеров. Точно, Алексашка Меншиков и Петр – I. Собственными персонами стоят возле входной двери. Оба в длинных зеленых камзолах, шитых золотом, в треуголках, в грязных ботфортах с шенкелями, при шпагах. Оба подшофе, глаза у императора навыкате, горят жгучим скифским огнем, жидкие усы зло щетинятся. Алексашка виновато улыбается, от него прет каким – то самогонным дурманом. Видимо возле первого подъезда он, шельма, уже побывал:

– Признал, барин?

И рассмеялся Алексашка Меншиков радостно. Будто мы с ним в одном полку служили.

– Да… Так точно, – язык мой от крайнего удивления не может ворочаться во рту. Он пристыл к небу. – Вы это… Какими судьбами? Проходите… Ваше величество.

Они вваливаются в прихожую. Романов выше притолоки. Как – никак в нем 6 футов и 7 дюймов роста. Он щурится, я включил от растерянности слишком яркий свет.

– А горница то у тебя, Вальдемар, тесная, – говорит император Петр, неловко нагнувшись и, кряхтя, снимает высокие сапоги. – Один живешь?

– Один.

– Плохо, Вальдемар. Плохо. И зазнобы нет?

– Есть. Но далеко. По ту сторону кордона. Вот комнатные тапки, Петр Лексеич. Обувай, полы у меня стылые.

Император посмотрел на тапки, усмехнулся:

– Да ладно, не загоняйся. Босиком похожу. Коней мы своих у твоего подъезда оставили. Соседи не сопрут?

– Не должны. А там кто их знает?!

Петр Лексеич задумался, а потом с улыбкой говорит:

– Дело у нас к тебе, Вальдемар. На сто рублей!

Я пропускаю его слова мимо ушей. Хорошая шутка. Ну, посудите сами, какие могут быть общие дела у императора с рядовым литератором?! Где я и где он?!

Но император Петр Лексеич заискивающе смотрит мне в глаза.

– Сделаем?

– Дело?

– Ну, да. Соседи сказали, у тебя Интернет есть.

– Есть.

Три четверти четвертого утра. Мы втроем сидим у меня на кухне. Императору неудобно, тесно за столом. Он сгорбился, поджал свои длиннющие ноги. Шпага упирается в линолеум.

Я предлагаю чаю «Lipton». Ночные визитеры отказываются. Предлагаю кофе «Nescafe», сигареты «Winston». Ничего отечественного, российского у меня нет. Россия уже давно и ничего путного, кроме нефти и газа не производит.

Алексашка Меншиков бузует в маленькую чашку три чайные ложки кофе, бросает туда пять кусочков рафинада, заливает кипятком. И радуется при этом открыто, будто украл. Пьет, обжигая губы, громко причмокивая.

Петр Лексеич берет мою пачку сигарет, подносит к носу, вдыхает:

– А табачок у тебя, Вальдемар, хреновый. Американский? Турецкий? А я вот голландский курю. Хочешь испытать?

Он достает из кармана камзола черную курительную трубку, маленькую позолоченную табакерку и ловко мизинцем правой руки принимается набивать трубку. По кухне разносится приятный запах замечательного табака.

– Петр Лексеич, а мне трубочку не набьешь? – ёрничает Алексашка Меншиков. – Дюже курить хочется!

Во взгляде Императора сверкают молнии. Голос его срывается на бешеный крик. Дрожат стены. Поднимается потолок. Петр Лексеич вскакивает из – за стола:

– Я тебе, подлец, не трубку, а морду за такие слова набью!

И он швыряет в Алексашку табакерку. Плутоватый Меншиков уворачивается. Табакерка летит дальше и попадает в полку с посудой. Громкий хлопок, звон битой посуды. Несколько тарелок вдребезги! Осколки летят в разные стороны. Один из них достигает бесстыжего затылка лукавого царедворца.

Меншиков хватается за голову и начинает театрально изображать боль. Гримасничает, пуча глаза, стонет, притопывает ногами, крутит руками. Проливает на себя кофе:

– Убил! Насмерть убил! Лучшего друга! Соратника! Светлейшего князя!

Мне смешно. Романов тоже улыбается.

Натура у Петра Лексеича по – настоящему русская. Горяч очень. Но и отходчив быстро. Сначала готов человека вздернуть на виселице, а потом решить за что.

– Ну как вы тут без меня поживаете? – интересуется царь Петр, попыхивая трубкой. – Турки не забижают?

Алексашка Меншиков успокаивается, садится за стол и по новой готовит себе кофе.

– Да по – разному, – уклончиво отвечаю я, – да вы, поди, и сами уже все видели.

– Ну, кое – что видели. Хотя темно на улице как у арапа на душе. Ни фонаря, ни факела. И дорога до такой степени разбитая, лошади спотыкаются. При мне в империи гораздо лучше дороги были!

Петр Лексеич опять хмурится, вновь его глаза возгораются злыми огоньками. И он задает неожиданный вопрос:

– Ты с какого года будешь?

– С 1964.

– От рождества Христова или от сотворения Мира?

– От рождества Христова.

– Ну, я, стало быть, немного постарше буду, – печально произносит Петр Лексеич, – я с 1672. Дело у меня к тебе, Вальдемар, на сто рублей ассигнациями!

– Завсегда готов помочь хорошему человеку, – отвечаю.

– Ну, тогда веди, – император встает из – за стола. Где у тебя этот… как его?

– Интернет, – услужливо подсказывает Алексашка.

– Во – во, Интернет, – бормочет Петр Лексеич.

Четыре часа утра. Веду Петра Лексеича и Алексашку Меншикова в свой рабочий кабинет. Здесь у меня стеллажи с книгами и папками с рукописями, письменный стол с компьютером, пальмы, аквариумы. И узкая солдатская кровать. На ней я засыпаю, когда заработаюсь глубоко за полночь.

Открываю ноутбук. Загорается экран. Заставка – портретное фото моей любимой женщины. Очаровательная и загадочная улыбка на страстных и пленяющих губах. И грустный взгляд больших и выразительных зеленых глаз, смотрящих испод длинных ресниц. Тонкие дуги разлетающихся бровей. Белокурые волосы, спадающие на плечи, закрывающие кокетливой челкой лоб. Родинка справа на нежной шее. Бесконечно милый для меня образ. Радость и печаль, образ ночных грез…